• Главная
• Уникальное
  наследие
• Реставрация
  памятников
• Памятник в опасности
• Мастера

ПРОБЛЕМЫ РЕСТАВРАЦИИ

Современное состояние памятников деревянного зодчества россии
и предложения по решению имеющихся проблем.

И. Н. Шургин
Москва

Все, наверное, знают, что золотой самородок или природный алмаз – малопривлекательные камни. Только побывав в руках ювелира и гранильщика, они становятся теми драгоценностями, которые ценятся людьми.

В сходном положении давно оказались старинные деревянные постройки России, большая часть которых, хотя формально охраняется, на самом деле забыта и заброшена государством и его гражданами. Нужна тщательная, умелая работа реставраторов, чтобы в убогой, полуразвалившейся деревянной церкви проявилась ее драгоценная архитектурная сущность. Последний пример подобной метаморфозы – реставрация Ильинского храма, срубленного в 1755 году в Цыпинском погосте под Ферапонтовым монастырем Кирилловского района Вологодской области [1] (рис. 1, 2).

В странах, где есть старинные деревянные сооружения – архитектурные памятники, жители гордятся таким достоянием: заботятся о его сохранении, поддерживают в порядке, привлекают туристов. Побывавшие за рубежом россияне восторженно рассказывают о виденных там деревянных храмах и жилищах, «построенных двести, триста и даже больше лет назад, но удивительно хорошо сохранившихся – не то, что у нас!».

Действительно, грусть, уныние и даже отчаяние охватывают всех, кто по настоящему любит нашу деревянную архитектуру, но узнает об очередной утрате. Например, Богоявленской церкви, с 1733 года стоявшей в селе Палтога под городом Вытегра Вологодской области, и обрушившейся зимой 2009–2010 годов (рис. 3). До этого храм – уникальный архитектурный памятник больше двадцати лет пребывал в аварийном состоянии. Краткое описание церкви с фотографией вошли в книгу с красной обложкой Предостережение известного трехтомного издания Архитектура и ландшафты России, вышедшего по замыслу и под редакцией А. И. Комеча в 2003 году. Но даже это последнее предостережение не помогло спасти памятник.

А сколько еще замечательных деревянных храмов может постигнуть та же участь, что и палтогскую церковь! Назову хотя бы несколько из них в Архангельской области: Сретенская церковь (1655 г.) в селе Красная Ляга Каргопольского района, Рождества Богородицы (1672 г.) в селе Бережная Дуброва Плесецкого района, Спасо-Пеображенская (1679–1717 гг.) в селе Ижма Приморского района, Владимирская (1757 г.) в селе Подпорожье Онежского района.

Деревянная архитектура – одна из важнейших частей национального вклада страны, ставшей современной Россией, в мировую культуру. Уже не существует более 70 процентов храмов, известных до 1917 года. В настоящее время следует признать, что эта часть архитектурной и строительной культуры находится под угрозой полного исчезновения. Памятники деревянного зодчества гибнут ежегодно, и количество утрат неуклонно возрастает.

Помимо объективной, естественной причины – дерево как строительный материал значительно уступает в долговечности камню и кирпичу – существует много современных обстоятельств, которые препятствуют нормальному сохранению деревянного архитектурного наследия. Эти обстоятельства отрицательно влияют на две основные формы реставрационной деятельности: практическую (включая финансово-экономические и кадровые задачи) и научно-методическую. Между ними нельзя установить приоритет – только соблюдение профессиональных правил при решении задач, как в практике, так и в теоретических исследованиях позволит истинно сохранить деревянное архитектурное наследие.

Из сотен пока еще существующих деревянных памятников законодательно выделены наиболее ценные, им присвоена высшая – федеральная (общероссийская) категория охраны. Но большинство из этих памятников нуждается в срочной и глубокой реставрации, стоимость которой, например, для каждой церкви исчисляется миллионами и даже десятками миллионов рублей.

Преамбула Федерального закона № 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации» провозглашает: «Государственная охрана объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) является одной из приоритетных задач органов государственной власти Российской Федерации». Статьей 40 этого закона установлено: «Сохранение объекта культурного наследия в целях настоящего Федерального закона – направленные на обеспечение физической сохранности объекта культурного наследия ремонтно-реставрационные работы…»

Реставрация недвижимых объектов культурного наследия – архитектурных сооружений – сложный многосоставный и, как правило, длительный процесс, состоящий из нескольких этапов. Целесообразный и наиболее продуктивный результат ведения реставрационных работ достигается в случаях, когда одна и та же организация выполняет полный цикл реставрации от исследования и проектирования, до сдачи завершенной работы государственной комиссии.

Единственный источник финансирования реставрации памятников, имеющих всероссийский охранный статус – федеральный бюджет (в редких случаях – субъектов Российской Федерации), то есть деньги всех российских граждан-налогоплательщиков. С момента вступления в действие Федерального закона № 94-Ф3 «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд» сложилась практика: ежегодное проведение конкурсов на реставрационные работы, без учета ситуации, на какой стадии реставрации находится памятник, завершен или нет этап реставрационных работ.

Известны случаи, когда в год сдачи объекта, реставрацию которого несколько лет выполняла одна организация, конкурс выигрывает другая и, легко сделав остаток работ, записывает в свой актив целиком отреставрированный памятник. В других случаях, при смене по конкурсу производителя работ на промежуточном этапе реставрации начинавший объект подрядчик несет убытки (заготовленные и неизрасходованные материалы, демонтаж оборудования с реставрационной площадки и т. п.), а новый подрядчик должен идти на необоснованные нуждами памятника затраты, чтобы освоиться и закрепиться на объекте. Во всех подобных случаях страдает памятник, нуждающийся в серьезной реставрации.

Подобное положение неизбежно приводит к злоупотреблениям и нарушениям самого принципа конкурсности. В ежегодных торгах («тендерах»), формально проводящихся на конкурсной основе, как правило, выигрывает тот претендент на подряд, который оценил стоимость своей работы дешевле других участников торгов. При этом уровень его опытности в реставрации не учитывается.

Однако нельзя забывать о том, что стоимость работ, которые финансируются из государственного бюджета, определяется по государственным расценкам. Следовательно, уменьшение стоимости объективно может быть связано либо с предумышленным сокращением (или упрощением) видов реставрационных работ, либо со снижением зарплаты реставраторов. В первом случае происходит явное нарушение конкурсного задания – документа, жестко регламентирующего состав работ и качество их исполнения. Во втором – осознанный отказ руководства организации-конкурсанта от услуг высококвалифицированных и, соответственно, высокооплачиваемых реставраторов, замена их менее квалифицированными и нижеоплачиваемыми работниками. Победа в конкурсе претендента, подобным образом занизившего стоимость реставрационных работ, приводит к снижению качества реставрации и, в конечном итоге, причиняет необратимый вред уникальным памятникам архитектуры.

Общий вывод: ежегодное проведение конкурсных торгов на реставрацию недвижимых объектов культурного наследия, общий срок работ на которых больше года, освобождает подрядчика от профессиональной ответственности, снижает качество, порождает коррупцию.

Схема проникновения коррупции в реставрацию доходчиво показана Л. В. Никитинским: «Коррупция – дело постепенное. Сначала она как бы средство достижения цели, и не сразу заметишь, как она уже превратилась в цель. Сначала в этом процессе из нужды еще участвовали реставраторы как таковые. Но когда алчность чиновников, сидящих у крана распределения невеликих денег на реставрацию, зашкалила за 50 процентов, выяснилось, что реставраторы (время от времени все же проявляющие строптивость) в схеме распределения денег лишние. Появились сотни липовых фирм (все с лицензиями Министерства культуры), которые стали выигрывать под них написанные «тендеры». Механизм отката перестал работать на культуру, в ней наступила эра откровенного мошенничества, основанного на «субподряде». … А между прочим, механизм воровства – что в реставрации, что в строительстве, что в любой другой сфере «госзакупок» – один и тот же. Везде расцветают липовые фирмы, которые съедают, не делая при этом абсолютно ничего, добрую половину бюджетных ассигнований (наших) в пользу тех, кто распределяет деньги» [2].

Господство цены и теснейшим образом связанной с ней коррупции по существу привело к игнорированию профессионализма как такового. В реставрации уровень профессионализма можно оценить только по результатам реальной работы на деревянных архитектурных памятниках. Организаций, обладающих подобным опытом деятельности, не может быть много по объективным обстоятельствам: ежегодно государственный бюджет обеспечивает финансированием только единицы «объектов деревянного архитектурного наследия» из десятков, остро нуждающихся в реставрации.

Следствием игнорирования профессионализма становится порча неповторимых произведений деревянной архитектуры, что, в частности, подтверждает отрицательный пример реставрации церкви Богоявления (1793 г.) в селе Лядины Каргопольского района Архангельской области (рис. 4, 5, 6).

Принимая во внимание все особенности реставрации, представляется наиболее целесообразным проведение конкурсов не на годичное финансирование, а на объект реставрации целиком или, по крайней мере, на законченный этап работы согласно смете, утвержденной в установленном законом порядке. При этом очень важно именно в реставрации, чтобы при оценке конкурсных заявок, в первую очередь учитывалась не цена контракта (все работы по госзаказу выполняются по одним для всех подрядчиков государственным расценкам!), но профессиональная компетентность (подготовка, опытность и т. п. качества) исполнителя. В частности, в поданных на конкурс документах должна содержаться информация, какие и с какими качественными оценками заявитель делал работы, подобные конкурсной.

Некачественная реставрация свидетельствует и о существовании проблемы подготовки специалистов разного уровня: и плотников, и архитекторов-исследователей деревянного наследия, и проектировщиков реставрации. На первом месте – вопиющий недостаток квалифицированных плотников-реставраторов. Прежде, как правило, мастера «деревянного дела» были выходцами из сельской местности, где долгое время сохранялась традиция семейного обучения. Профессиональные навыки передавались отцом – сыну, опытным мастером – новичку в процессе их совместной работы. Эта традиция прекратилась к началу 1980-х годов, в связи с массовым переселением сельской молодежи в город и урбанизацией жилой среды. Однако государственная система подготовки плотников-реставраторов тогда так и не была создана.

Тяжесть положения еще усугубляется коренным несоответствием между приемами работы современных плотников и технологией деревянного строительства XVIII и, тем более, предшествующих столетий. В начале XIX века по всей России (только на Севере местами позднее) произошла полная модернизация плотничных инструментов и приемов работы ими [3]. Поэтому, применяя строительную технологию наших дней, нельзя получить на обрабатываемой поверхности дерева следы, хотя бы отдаленно соответствующие тем, что сохранились на памятниках, построенных ранее XIX века (рис. 7, 8). В результате такой работы будет искажен подлинный исторический образ уникального архитектурного произведения.

На каждом очередном памятнике настоящий реставратор получает новые сведения о технологии и приемах работы старых строителей и таким образом качественно пополняет запас своих профессиональных знаний. Он обязан уметь «читать» историю строительства и перестроек памятника по следам работы мастеров прошлых столетий. Для этого плотник-реставратор должен знать, какие инструменты применялись старыми мастерами, какие следы тот или иной инструмент оставлял на обработанной поверхности дерева.

Использование исторических строительных технологий при производстве реставрации не может быть автоматическим, как у обычного плотника. Реставратор всегда вынужден осмысленно выбирать, какие из известных ему старых технологических приемов он может применить, а какие ему предстоит изучить вновь, то есть по следам на конструкциях памятника понять неизвестные ему прежде приемы работы старых мастеров и научиться их выполнять. Иными словами, плотник-реставратор наших дней должен быть настолько сведущим в строительных технологиях прошлых веков, чтобы профессионально владеть ими.

Как показывает практика, нельзя на одном памятнике раз и навсегда научиться технологии и навыкам работы мастеров XVII–XVIII веков. Ведь сохранившиеся до наших дней церкви – очень малая часть от того их количества, что стояли в селах и городах двести и более лет назад. Они строились не в одно время, в разных местах, многими артелями мастеров, среди которых каждый обладал своим индивидуальным «почерком» – профессиональными приемами. Поэтому настоящий реставратор, приступая к работе на очередном памятнике, в процессе его реставрации вынужден и обязан каждый раз как бы заново проходить науку мастеров, строивших этот памятник. Причем задача реставратора – ни только изучить и понять следы работы старых мастеров, но и додумать, по какой технологии и каким инструментом их воссоздать при реставрации.

Реставратор должен обладать достаточным опытом и мастерством, чтобы самостоятельно вычинить или вырубить вновь соответствующий тип соединения деталей в узле конструкции, применяя при этом технологию, соответствующую той, по которой был изготовлен подлинник. Помимо сруба с аналогичными обстоятельствами приходится сталкиваться и при реставрации других конструкций деревянных построек XVII–XVIII веков. На одном памятнике не бывает абсолютно одинаковых по размеру и устройству дверей, окон (рис. 9) и других деталей [4]. Именно это свойство неодинаковости, нестандартности повторяющихся деталей и конструкций создает значительную часть архитектурно-художественной привлекательности старинных построек.

Несмотря на все эти серьезные обстоятельства, в России до сих пор нет учебно-практических центров для организации долгосрочного и краткосрочного обучения, лекционной работы, проведения курсов повышения квалификации реставраторов, исследователей деревянного архитектурного наследия.

Единственным исключением остается ООО «Реставрационный центр: архитектура, производство, обучение» (РЦ АПО) в городе Кириллове Вологодской области, которым руководит А. В. Попов. На сегодняшний день школа в Кириллове – единственная в России, где даются теоретические и практические знания по реставрации деревянных памятников архитектуры. Но это – частное предприятие, судьба которого всецело зависит от реставрационно-производственной конъюнктуры, то есть не имеет постоянных источников финансирования и, следовательно,устойчивых гарантий существования.

Приходится констатировать факт: в России нет системы экономической, юридической, налоговой поддержки реставрационных центров, включая предприятия по подготовке реставрационных кадров, а также всех организаций и лиц, которые захотели бы участвовать в реализации Комплексной программы по сохранению деревянного архитектурного наследия.

Успехи, достигнутые Александром Поповым в результате возрождения исторических строительных (плотничных) технологий, применения их в реставрации, обучения историческим навыкам работы, были учтены Комитетом по деревянным материалам при ИКОМОС при составлении международного документа: «Правила охраны исторических деревянных сооружений» [5].

Именно здесь уместно процитировать последний параграф этих «Правил»: «Утверждение ценностей, связанных с культурной значимостью исторических деревянных сооружений, является неотъемлемой частью охраны, образовательных программ, а также политики развития. Поддерживаются учреждение и дальнейшее развитие образовательных программ по защите, охране и консервации исторических деревянных сооружений. Обучение должно быть всесторонним и связываться с потребностью в необходимых для реставрации изделий, а также должно происходить на всех уровнях: местном, национальном, региональном и международном. Программы должны касаться профессионалов всех видов и родов занятий, занятых в подобной работе, в особенности архитекторов, специалистов в области охраны, инженеров, ремесленных мастеров и ландшафтных дизайнеров» [6].

Серьезнейшим препятствием на пути успешного сохранения деревянного архитектурного наследия является государственное установление, по которому реставрация не составляет отдельной отрасли экономической деятельности – ее нет в Общероссийском классификаторе видов экономической деятельности (ОКВЭД). Это обстоятельство не позволяет узаконить ряд реставрационных специальностей [7]; обеспечивать кондиционные лесоматериалы и технологически правильно производить их заготовку.

Вот эпизод из недавнего прошлого, высвечивающий принципы отношения и компетентность государственных органов к реставрационной практике. При рассмотрении в Мосгосэкспертизе научно-проектной документации на реставрацию в музее-заповеднике «Коломенское» [8] Надвратной башни Николо-Корельского монастыря, датируемую концом XVII века – «объекта культурного наследия федерального значения» по действующему Государственному списку – было отмечено «необоснованное» удорожание производства работ. В частности, слишком высокой показалась сметная стоимость реставрационного леса. По мнению эксперта, памятник, следовало реставрировать по теперешним общестроительным стандартам, то есть бревнами шести метровой длины и одинакового диаметра с обоих концов. По этому поводу разработчикам проекта пришлось давать специальное объяснение в Мосгоэкспертизу.

В старину крепости, храмы, дома и другие строения рубились топором из бревен, которые размерами существенно отличались от современных лесоматериалов. Длина – свыше 8 м (балки в перекрытиях могли достигать 10–12 м). Толщина – более 23 см (балки перекрытий и бревна нижних венцов сруба бывают толщиной до 50–52 см). В срубе, как правило, сохранялась сбежистость бревен, то есть уменьшение толщины дерева от комля к вершине.

По действующему Федеральному закону «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов РФ» № 73-Ф3, гл. VII, ст. 45, п.4: «Работы по сохранению объекта культурного наследия проводятся в соответствии с реставрационными нормами и правилами, утвержденными федеральным органом охраны объектов культурного наследия. Строительные нормы и правила применяются при проведении работ по сохранению объекта культурного наследия только в случаях, не противоречащих интересам сохранения данного объекта культурного наследия». В международном документе – «Правила охраны исторических деревянных сооружений» Международного комитета по деревянным материалам при ИКОМОС, в частности, содержится требование: «Новые части здания или отдельные детали должны быть сделаны из того же вида и сорта дерева, что и первоначальные. … Уровень влажности и другие физические свойства должны быть всегда совместимы с существующим сооружением» [9].

На рынках Москвы и Подмосковья продаются стандартные лесоматериалы, предназначенные для использования в новом строительстве. В круглом виде они соответствуют ГОСТ-ам по длине, толщине, влажности и плотности. Следовательно, стандартные лесоматериалы для реставрационных целей непригодны. Чтобы получить лес необходимого размера и физических свойств, реставрационная организация вынуждена посылать своих специалистов в места заготовки деловой древесины в северные области Европейской России и даже в Сибирь и выбирать подходящий лес в леспромхозах на лесозаготовительных площадках или самостоятельно производить выборочную рубку. Этим объясняется высокая стоимость леса в реставрации по сравнению с новым строительством.

Для сохранения деревянного архитектурного наследия необходимо изучать связанную с ним социально-культурную проблематику на местах в регионах России. Развитие российских городов, в особенности последние два десятилетия, когда преобладает частное инвестирование в строительстве и на этой основе процветает коррупция городской власти, привело к массовому сносу старой деревянной застройки. Малоэтажные здания занимают в центре города драгоценную землю, на которой очень выгодно и престижно возводить многоквартирные небоскребы. В результате такого бездумного строительства наши старые города теряют свой самобытный, индивидуальный вид. К началу прошлого столетия почти в каждом губернском городе – нынешнем областном центре сформировался свой тип обывательского дома, одно или двухэтажного, особняка или на несколько квартир. Архитектурное своеобразие обусловливалось местными социально-экономическими и культурно-историческими условиями. Дома в Нижнем Новгороде отличались от построек в Костроме или Вологде (рис. 10), еще больше своеобразия было присуще деревянной архитектуре Архангельска (рис. 11) и Тулы. Этот перечень продолжают сибирские города Тобольск, Иркутск, Томск и другие. Будучи массовой, типологически однородной, городская деревянная застройка мало привлекала внимание исследователей, по сравнению с сельским домостроением. И если есть некоторые публикации о деревянной архитектуре отдельных городов, то сравнительных и обобщающих исследований по городской деревянной архитектуре регионов России не существует. Вместе с тем, уже сегодня почти нет деревянного Архангельска, Тулы, на глазах исчезают старые кварталы Нижнего Новгорода, Тобольска и других городов – изучать их деревянную архитектуру остается только по фотографиям.

Одним из примеров полного непонимания и игнорирования проблемы сохранения деревянного архитектурного наследия в малых городах может служить Каргополь. В этом древнем северном городе, известном своими белокаменными храмами XVI столетия, уцелело несколько однотипных двухэтажных домов середины XIX века. Их обитатели, стараются поддерживать свои жилища: ремонтируют новыми материалами, осовременивают интерьеры. Но один дом до недавнего времени отличался уникальной цельностью (рис. 12, 13). Он сохранился почти без переделок не только снаружи, но и внутри, включая печи разной формы (рис. 14), ценную мебель и другие предметы быта дореволюционной эпохи. Это мог быть готовый музей городского быта, экспозиция которого имела бы особую ценность благодаря редкой подлинности и цельности. Престарелые хозяева уже не в силах содержать такой большой дом, не имеющий современного технического обеспечения: центрального отопления, водопровода, канализации. Они готовы были отдать свое старинное жилище со всей обстановкой Каргополю взамен на квартиру с коммунальными удобствами. Городские власти не нашли возможности пойти навстречу предложению пожилых пенсионеров, и те вынуждены были продать свою по существу музейную мебель, чтобы купить небольшую благоустроенную квартиру. Опустевший дом пока еще стоит, но требует реставрации.

Каргопольский случай высвечивает общероссийскую проблему: в стране не изучается социально-культурная проблематика сохранения деревянных объектов культурного наследия на местах, в регионах России.

Постройки, получившие в наши дни статус памятника деревянного зодчества, в реальности большей частью были не только архитектурно-пространственными центрами заселенной местности (деревни, села или городского квартала), но имели и социально-культурное значение. В сельских условиях, особенно на Севере эту роль всегда играли храмы. Как правило, их строили «всем миром», то есть на деньги и при непосредственном участии (на подсобных работах) прихожан, которыми были местные крестьяне. Именно священник записывал сведения о рождении и смерти, о браках прихожан. Но известно также, что до XVIII века трапезные северных церквей служили и мирским потребностям. В них собирались крестьяне для обсуждения и решения общинных задач: распределения сенокосных и рыболовных угодий, государственных податей, выборов местной администрации и других дел. В наши дни, когда сельское население на Севере неизменно сокращается, пустеют деревни, существовавшие не одну сотню лет, деревянные храмы остаются единственными свидетелями многовековой истории успешного выживания, продуктивной деятельности людей на значительной территории России. Чувство горькой грусти вызывает, например, посещение Красной Ляги – места недалеко от Каргополя, где некогда было большое селение, но теперь осталась только одна постройка – деревянная шатровая церковь в честь Сретения Господня, срубленная в 1655 году и частично переделанная в 1894–1895 годах (рис. 15). Одиночество храма рождает неподдельную тревогу за его судьбу.

Но еще тревожней недалекое будущее сотен селений в Архангельской, Вологодской и других северных областях, в которых государство закрывает «нерентабельные» школы, больницы и другие общественные учреждения. В таких случаях особенно важна роль сельского храма-памятника – подлинного символа-хранителя многовековой истории и культуры своей местности. Лишившись подобного сооружения, жители селения, где оно стояло, теряют и символ их исторического родства, символ их малой родины.

Да, в нашей истории не редки случаи расцвета, затем увядания отдельных городов и пространных территорий. На Севере яркие тому примеры Каргополь, Сольвычегодск Устюг Великий и иные города; селения по берегам Онеги, Северной Двины и некоторых других рек. Эти места, будучи когда-то освоенными, заселенными, пережив лучшие периоды своей судьбы, затем столетия продолжали существовать тихо, глухо, провинциально, но не исчезли с лица российской земли. Обладающие многовековой историей и богатые памятниками архитектуры города, села и деревни с традиционной застройкой сохранялись в издревле присущем им ландшафте. Теперь именно эти селения наглядно неоспоримо свидетельствуют о праве нации на занимаемую территорию. Ставить их судьбу в зависимость от хозяйственно-экономической рентабельности, как сегодня стремится наше правительство, означает обрекать их на вымирание. Северные селения обезлюдят, а пустующую землю может занять кто угодно чем угодно.

Поучительным примером для России могут быть страны Скандинавии, в частности, соседняя Норвегия, где в 1990-х годах осуществлялся социально-культурный проект «Следы на север». Его основными организаторами и участниками были четыре северных области страны. Сущность проекта, по замыслу его организаторов, заключалась в следующем.

Проект «Следы на север» – гигантский след нашего времени, размером с несколько северных административных областей Норвегии. В селениях, на местах он проявляется по-разному: где-то в виде старинной церкви, но в которой крестили и наших современников; или постройки на островке, на том месте, где крестьяне ближайших селений косили сено; или лодки, в которой добирались на островные пожни. Это может быть усадебный дом знатного владельца, или простая изба, или даже поросшая травой яма, на месте когда-то стоявшего жилища. Остатки военных укреплений или охотничьи лабаз и избушка в лесу. Осознание факта, что эти объекты суть исторические корни одного общего окультуренного ландшафта связывает проект в единое целое.

Многим местным жителям приходилось бродить в летний день по голым скалам и встречать необыкновенные рисунки на гладкой каменной поверхности. Возможно, это следы деятельности людей. В другой погожий день, можетбыть, четыре тысячи лет назад люди тоже сидели на этой скале и выбивали фигурки на камне. С тех пор много воды утекло, и на протяжении жизни ста пятидесяти поколений люди, проходя, видели те же самые рисунки, которые можно видеть сегодня.

Нам неизвестно, что думали «художники», «рисовавшие» на скалах. Церковные летописи и государственные документы не могут ничего рассказать о них. Но у нас нет сомнений в том, что эти люди были здесь, и что все последующие поколения людей, живших на этой земле, тоже оставили свои следы.

«Следы на север» приглашают на странствие: небольшую прогулку или целое путешествие по всему северу Норвегии. Путешественник найдет современные и старые, ясные и чуть заметные следы – они расскажут ему историю, написанную памятниками культуры, созданными всеми предшествующими нам поколениями.

Мы и те, кто выбивали фигурки, а также все поколения людей, живших между нами и ими, ходим по тому же ландшафту, сидим на тех же камнях, встречаем восход солнца над тем же самым горизонтом. Но все-таки мы не можем избавиться от мысли, что «рисунки» на скалах сделаны очень-очень давно. И тогда странно думать о том, что те, кто выбивал изображения, были не первыми, и что еще сто пятьдесят поколений до них бродили по скалам в северный летний день и находили еще более древние следы культуры.

Проект «Следы на север» стремится показать всю эту глубину времени, широту деятельности, традиции и культурной истории региона – культурную историю северной Норвегии в разрезе.

Норвежский проект был направлен на оживление и возрождение старинных селений. С одной стороны, заинтересовать, привлечь жителей других регионов Норвегии к посещению этих мест, а с другой – дать возможность местному населению не покидать свою малую родину, зарабатывая на разностороннем обслуживании туристов.

Финансовое обеспечение проекта строилось на пропорциональных расходах всех заинтересованных участников: властей (муниципальных, региональных, центральных), сообществ местных жителей, привлеченных частных инвесторов. Таким путем проект «Следы на север» превратился в общенациональный и был успешно осуществлен.

С большим сожалением приходится отмечать, что в сложившейся в России ситуации государственные органы почти не изучают и не используют международный опыт деятельности по сохранению и возрождению старинных сельских поселений.

В то же время в самих старинных селениях на севере России стихийно возникли и распространяются попытки жителей объединиться, с целью получить средства к существованию на основе использования их сельского культурного наследия. В традиционных жилищах устраиваются «гостевые дома»; экологически чистые продукты, закупаемые у местных селян, используются для питания гостей-туристов; организуется производство и продажа изделий разного домашнего рукомесла: ткачества, вязания, резьбы по дереву, гончарства, кузнечной ковки и других, в зависимости от присущих селению традиций. Такие объединения инициативных сельских жителей получили название: Товарищества общественного самоуправления – ТОС.

Соответствующие органы государственной власти помогают местным инициативам юридически оформиться, но нередко затем используют ТОСы в своих целях, вынуждая выполнять муниципальные обязанности. Например, организовывать население на бесплатные работы: ремонт дорог, мостов, общественных зданий.

Федеральному правительству необходимо пересмотреть политику в отношении старинных северных селений. Оставлять больше средств региональным и муниципальным властям на поддержание в этих селениях нормальной жизни, закрепления там постоянного населения. Различными льготами стимулировать частных предпринимателей на участие в финансировании проектов, направленных на сохранение старинных селений живыми на основе использования культурного наследия. Пропагандировать и развивать сельский туризм, опираясь на большой положительный международный опыт.

Стержень всех этих мероприятий – произведения деревянной архитектуры. Без них нельзя оживить и сохранить народную культуру Севера. Традиционные постройки в традиционном пейзаже – это та необходимая среда, только в которой и смогут жить и местные обычаи, и ремесла, и фольклор.

Для начала решения проблемы – спасения деревянного архитектурного наследия – необходимо создать организационный центр по сохранению, реставрации и использованию (приспособлению к современным условиям) памятников деревянного зодчества. В состав такого центра должны войти ведущие организации и специалисты-«деревянщики».

В «Списке объектов культурного наследия, стоящих на государственной охране», целесообразно выделить памятники деревянного зодчества, чтобы реально определить объем необходимых действий для их спасения.

Незамедлительно разработать широкую комплексную программу сохранения и использования памятников народной (бытовой, крестьянской) архитектуры, предусматривающей их инвентаризацию и мониторинг.

Обратиться в Общественную палату за помощью и поддержкой в осуществлении предложений профессионалов-реставраторов по спасению деревянного архитектурного наследия, являющегося одной из наиболее уязвимых частей национальной и мировой культуры.

Необходима целостная общероссийская программа по пропаганде деревянного архитектурного наследия, включающая соответствующие научные и просветительские издания, создание радио и телевизионных программ, проведение специальных акций СМИ. Основная цель такой программы – привлечение внимания широкой общественности к необходимости физической сохранности деревянного архитектурного наследия, воспитание у граждан России чувства патриотической гордости за уникальное национальное достояние, создание положительного образа России как внутри страны, так и за её пределами.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Шургин И. Н. Исчезающее наследие. М., 2006. С. 101–110; Церковь пророка Ильи на Цыпинском погосте. 1755. История, реставрация, люди. [Кириллов]. 2009. Реставрация Ильинской церкви продолжалась с 2003 по 2009 год.
2. Никитинский Леонид. Царь Откат // «Новая газета». Электронное периодическое издание. 16.11.2011.
3. Шургин И. Н. Исторические плотничные технологии и их значение в реставрации памятников деревянной архитектуры // Современные принципы реставрации. Конечный результат реставрации. Тезисы докладов. М., 1995. С. 98–101.
4. О конструктивных различиях одинаковых по внешнему виду оконных заполнений см.: Попов А., Шургин И. О воссоздании русской плотничной технологии XVII – XVIII вв. при реставрации церкви Дмитрия Солунского в селе Верхняя Уфтюга. М., 1993. С. 11–12.
5. Материалы ИКОМОС: Научно-информационный сборник. М., 2000. Вып. 2. С. 19–25.
6. Там же. С. 25.
7. Например, плотник-реставратор, владеющий историческими строительными технологиями.
8. Полное название: Московский государственный объединенный музей-заповедник. Территория «Коломенское».
9. Материалы ИКОМОС: Научно-информационный сборник. М., 2000. Вып. 2. С. 21.